Мэйбл наградила Следопыта улыбкой, и обе лодки по этому случаю еще долго шли рядом; юность и красота были столь редким явлением на отдаленной границе, что даже трезвые и привычные к узде чувства лесного жителя не устояли перед цветущей прелестью юной девицы.
– Мы думали о пользе дела, – продолжал Следопыт. – Так было лучше во всех отношениях. Если бы мы понесли пирогу на руках, это отняло бы уйму времени, а когда имеешь дело с мингами, главное – выиграть время.
– Но ведь сейчас нам нечего бояться: лодки идут быстро, и, по вашим же словам, мы через два часа будем в крепости.
– Хотел бы я видеть ирокеза, который осмелится хотя бы волосок тронуть на вашей головке, красавица! Все мы здесь и ради сержанта, а еще больше, сдается мне, ради вас самой, только и думаем, как бы уберечь вас от беды. Но послушай. Пресная Вода, кто это там ниже по реке стоит на скале у второй излучины, подальше от кустов?
– Это Великий Змей, Следопыт. Он делает нам знаки, но я их не понимаю.
– Ну конечно, это Змей. Он хочет, чтобы мы пристали к берегу. Что-то стряслось, иначе он при своей выдержке и сметке не стал бы нас тревожить. Ну, друзья, куражу не терять! Мы – мужчины и встретим подлые замыслы дикарей, как подобает нашему цвету кожи и разумению. Эх, всегда я презирал похвальбу, ни к чему хорошему она не приводит, – и видите, не успел похвалиться, что мы в безопасности, как приходится тут же бить отбой.
С природой спор ведет искусство:
В садах – зеленые беседки,
Кудрявый плющ увил их густо,
Шиповник протянул к ним ветки.
Спенсер. "Королева фей"
Осуиго ниже водопада более быстрая и своенравная река, чем в верхнем плесе. Местами она течет с величавым спокойствием, присущим глубоким водам, но кое-где ее пересекают отмели и пороги, и в описываемые нами дни, когда природа еще пребывала в нетронутом состоянии, некоторые участки реки были небезопасны для плавания. От гребцов здесь не требовалось больших усилий, но там, где течение становилось бурным и на пути встречались отмели и скалы, для кормчего необходимы были не только осмотрительность и зоркость, но и большое хладнокровие, быстрая смекалка и крепкая, рука, чтобы избежать гибели. Могиканину это было известно, и он благоразумно выбрал тихое местечко, чтобы без риска для друзей остановить пироги и сообщить нечто важное тому, кому это знать надлежало.
Как только Следопыт увидел вдали характерный силуэт старого приятеля, он, поманив за собою Джаспера, сильным гребком повернул нос лодки к берегу. Спустя минуту обе пироги несло вниз под укрытием прибрежных кустов. Все теперь приумолкли – кто от испуга, а кто из привычной осторожности. Когда лодки поравнялись с Чингачгуком, он знаками подозвал их к берегу. И тут у Следопыта с его приятелем индейцем произошел короткий, но многозначительный разговор на языке делаваров.
– Вождь, конечно, не принял бы сухое дерево за врага, – для чего же он приказал нам остановиться?
– В лесу полно мингов.
– Мы уже два дня, как это подозреваем, но известно ли это вождю наверняка?
Могиканин без слов подал приятелю высеченную из камня головку трубки.
– Она лежала на свежей тропе, что вела к гарнизону.
Гарнизоном называли на границе любое военное укрепление, независимо от того, стояли там войска или нет.
– Это мог обронить и какой-нибудь солдат; много наших балуется трубками краснокожих.
– Гляди, – сказал Великий Змей, поднося свою находку к глазам приятеля.
Вырезанная из мыльного камня, трубка была отделана тщательно и даже с некоторым изяществом. Посредине чашечки выделялся крестик, выточенный с усердием, не допускавшим никакого сомнения в назначении рисунка.
– Ну и дьявольщина! Ничего хорошего это не предвещает, – сказал Следопыт, разделявший вместе со многими колонистами суеверный страх перед религиозной эмблемой, воплощавшей для них козни иезуитов, – страх, столь сильный и столь распространенный в протестантской Америке тех времен, что он оставил свой отпечаток на ее моральных представлениях, сохранившихся у нас и поныне. – Только индейцу, развращенному хитрыми канадскими священниками, могло прийти в голову вырезать это на своей трубке Ручаюсь, что негодяй молится на свой талисман всякий раз, как собирается обмануть невинную жертву или замышляет какую-нибудь чудовищную пакость. Похоже, что трубку только что обронили. Верно, Чингачгук?
– Когда я нашел ее, она еще дымилась.
– Удачная находка! А где же тропа?
Могиканин указал на след, вившийся в ста шагах.
Дело принимало серьезный оборот. Оба главных проводника, посовещавшись, поднялись по откосу и с величайшим вниманием принялись исследовать тропу. Это заняло у них минут пятнадцать, после чего Следопыт вернулся один, а его краснокожий приятель исчез за деревьями.
Простодушие, искренность и честность, которыми дышало лицо Следопыта, сочетались в нем с величайшей уверенностью в себе и в своих силах, невольно передававшейся и окружающим. Но сейчас его открытое лицо выражало озабоченность, которая всем бросилась в глаза.
– Ну, что слышно, мастер Следопыт? – спросил Кэп, снизив свой самодовольный зычный бас до осмотрительного шепота, более подходившего для тех опасностей, которые подстерегали его в этой глуши. – Неужто неприятель и в самом деле помешает нам войти в порт?
– Что такое?
– Неужто эти размалеванные клоуны бросили якорь у гавани, куда мы держим курс, в надежде нас от нее отрезать?
– Может быть, в ваших словах и есть резон, но я ни черта в них не пойму; в трудную минуту чем проще человек выражается, тем легче его понимают. Я знать не знаю ни портов, ни якорей, а знаю только, что шагах в ста отсюда вьется след, проложенный мингами, свежий, как непросоленная дичь. Там, где побывал один из этих гадов, могла побывать их и дюжина, а путь они держат к гарнизону, и, значит, ни одна душа не пройдет теперь по прогалине на подступах к крепости без риска угодить к ним на мушку.