– Я всегда знал, Мэйбл Дунхем, что каждому дано свое, но я забыл, что мне не дано нравиться молодым, красивым и образованным девушкам. Надеюсь, эта ошибка не такой уж большой грех, а если и да, что ж – я достаточно за него наказан! Нет, Мэйбл, я знаю, что вы хотите сказать, – не говорите, не нужное я чувствую это, как будто слышал своими ушами. Этот час нелегко мне дался, Мэйбл. Да, нелегко, мой мальчик!
– Час! – эхом откликнулась Мэйбл, не веря своим ушам; предательский румянец разлился по ее щекам до самых висков. – Неужто целый час прошел, Следопыт?
– Какой там час! – одновременно с ней запротестовал Джаспер. – Нет, нет, дружище, и десяти минут нет, как ты нас оставил.
– Что ж, возможно. Мне они показались вечностью. Теперь я вижу, что счастливые считают время минутами, тогда как для несчастных оно тянется месяцами. Но оставим этот разговор: все это было и прошло, лишние слова ничего не прибавят к вашему счастью, а мне они только расскажут, как много я потерял, хоть, может, и вполне заслуженно. Нет, нет, Мэйбл, не надо меня прерывать, то, что вы мне скажете, хотя бы и с самыми лучшими намерениями, ничего не изменит. Так вот, Джаспер, она теперь твоя, и, как это ни больно, я знаю, с тобой ей будет лучше, чем со мной, у тебя на это больше прав и оснований, хоть и я не пожалел бы сил, чтоб ей угодить, насколько я себя знаю. Эх, зря я тогда поверил сержанту! Мне надо было верить Мэйбл, послушаться того, что она говорила мне тогда у истоков озера. Умом-то я понимал, что она права, но ведь так приятно думать то, что нам нравится думать, и так легко переубедить того, кто сам этого хочет. Ну, да что там толковать! Мэйбл, правда, согласилась, но лишь потому, что не хотела огорчать отца, да и боялась попасть в руки к индейцам…
– Следопыт!
– Я понимаю вас, Мэйбл, и нисколько не сержусь, поверьте! Минутами мне кажется, что хорошо бы поселиться где-нибудь с вами по соседству, видеть ваше счастье. Но, пожалуй, лучше мне оставить Пятьдесят пятый полк и вернуться в Шестидесятый – он мне все равно что родной. Зря я тогда с ним расстался, но и здесь во мне нуждались, а кроме того, со многими в Пятьдесят пятом я и раньше был знаком, хотя бы с тем же сержантом Дунхемом, когда он еще служил в другом полку. А все же, Джаспер, дружище, я не жалею, что узнал тебя…
– А меня. Следопыт? – горячо перебила его Мэйбл. – Неужто вы жалеете, что узнали меня? Я этого себе вовек не прощу!
– Вас, Мэйбл? – воскликнул проводник и преданно и любовно, в невинной простоте взяв руку девушки, заглянул ей в глаза. – Как могу я сожалеть, что солнечный луч осветил сумрак безрадостного дня, что свет ворвался во тьму, хотя бы и на короткую минуту? Я не льщу себя надеждой, что буду и впредь шагать по земле с таким же легким сердцем, как раньше, или что сон мой в ближайшее время будет по-прежнему сладок, но я всегда буду помнить, как мне когда-то улыбнулось незаслуженное счастье. А в том, что оно незаслуженно, не ваша вина, Мэйбл, я одного себя виню, что по глупому тщеславию вообразил, будто могу приглянуться такому созданию, тем более что вы все объяснили мне, как оно есть, когда мы говорили с вами на том мысу, и я должен был вам поверить. Это только естественно, чтобы молодые девушки лучше понимали, что им нужно, чем их родители. Эх, дети, дети! Вопрос решен, единственное, что мне остается, – это проститься с вами, чтобы вы могли скорее уехать; представляю, как сердится мастер Кэп, он еще, чего доброго, сойдет на берег посмотреть, что мы тут делаем.
– Проститься? – вскричала Мэйбл.
– Проститься? – эхом отозвался Джаспер. – Уж не думаешь ли ты с нами расстаться, дружище?
– Так будет лучше, Мэйбл, гораздо лучше, Джаспер, это самое разумное. Я мог бы жить и умереть с вами, когда бы послушался своего чувства. Но, если слушаться разума, нам нужно сейчас же расстаться. Вы отправитесь в Осуиго и постараетесь там обвенчаться; мастер Кэп уже подготовлен к этому и будет рад-радехонек вернуться в море, а я возвращусь в лесную глушь и к своему творцу. Что ж, Мэйбл, – продолжал Следопыт, вставая и с истовой церемонностью подходя к нашей героине, – поцелуйте меня! Джаспер не будет на меня в обиде за этот единственный поцелуй. А потом мы расстанемся.
– О Следопыт! – воскликнула Мэйбл, бросаясь в объятия проводника и покрывая его лицо тысячей поцелуев со свободой и жаром, каких она не проявила в объятиях Джаспера. – Да благословит вас бог, милый, милый Следопыт! Вы к нам еще приедете! Мы снова увидимся! А когда вы состаритесь, наш дом будет для вас родным домом – ведь вы переберетесь к нам и позволите мне быть вам дочерью?
– Вот-вот, – с трудом выговорил проводник, чувствуя в горле какой-то комок. – Вот так мне и следует на вас смотреть. Вы больше годитесь мне в дочери, чем в жены. Прощай, Джаспер! А теперь идемте к лодкам. Вам давно пора быть на борту.
И Следопыт с каким-то торжественным спокойствием повел их к берегу. Подойдя к лодке, он снова взял пальцы Мэйбл в свои и, отстранив ее на расстояние вытянутой руки, долго, с тоской смотрел ей в лицо, пока на глаза его не набежали непрошеные слезы и не потекли ручейками по загрубелому лицу.
– Благословите меня, Следопыт, – сказала Мэйбл, смиренно склонясь к его ногам. – Хотя бы благословите меня, прежде чем мы расстанемся.
И неискушенный сын природы, с душою простой, но благородной, исполнил ее просьбу; когда он помогал ей сесть в лодку, у него был вид человека, который решительным усилием рвет тугую, крепкую нить. Прежде чем удалиться, он взял Джаспера за руку, отвел его в сторону и обратился к нему со следующими словами:
– У тебя доброе сердце и благородная натура, Джаспер, но оба мы грубые дикари по сравнению с этой нежной тростинкой. Щади же ее и никогда не выказывай суровости мужчины к этому хрупкому созданию. Со временем ты научишься ее понимать, и господь, который равно правит лесом и озером и который с улыбкой смотрит на добродетель и отвращает лицо свое от порока, подарит вам заслуженное счастье.