Однако маленькое судно не способно было бороться с довольно сильной волной при таком легком встречном ветре, дувшем с востока, и на сегодня пришлось оставить мысль об отплытии. Джаспер, опять спокойно взявший в свои руки командование "Резвым", приказал поднять становые якоря, приготовить к подъему стоп-анкеры и привести куттер в полную готовность, чтобы ничто не помешало ему отплыть, как только позволит погода. Те, кто был свободен от этих обязанностей, старались чем-нибудь развлечься, насколько это возможно в таких условиях.
Мэйбл, как обычно бывает с людьми, не привыкшими к ограниченному пространству корабля, с тоской поглядывала на берег и наконец выразила желание, если это возможно, очутиться опять на суше. Следопыт, стоявший рядом с нею, заверил, что нет ничего проще, потому что на борту имеется пирога, а на ней всего удобнее пересечь полосу прибоя. После недолгих колебаний и сомнений обратились к сержанту; тот дал согласие, и тотчас все заторопились с приготовлениями, чтобы выполнить прихоть Мэйбл.
На берег должны были отправиться втроем; сержант Дунхем, его дочь и Следопыт. Мэйбл, уже путешествовавшая в пироге, храбро заняла место посредине, отец уселся на носу, а проводник стал на корме, собираясь править. Следопыту почти не приходилось грести: волны порой гнали лодку с такой стремительностью, что управлять ее движением было невозможно. Не раз корила себя Мэйбл за опрометчивость, прежде чем они достигли берега, но Следопыт ободрял ее и проявлял такое самообладание и хладнокровие, такой твердой рукой вел пирогу, что даже самая изнеженная девица постеснялась бы в его присутствии обнаружить свой страх. Нашу героиню нельзя было упрекнуть в трусости; несмотря на всю необычайность обстановки, это плавание доставляло ей живейшее удовольствие. Правда, когда их легкое, как скорлупка, суденышко взлетало на гребень волны и, подобно ласточке, быстро скользило вниз, сердце у нее замирало. Но, как только опасный вал оставался позади, Мэйбл, словно стыдясь, что испугалась бурного бега волн, сразу успокаивалась и начинала смеяться. Однако все ее треволнения очень скоро кончились; хотя расстояние между куттером и берегом составляло не менее четверти мили, пирога очень быстро преодолела этот путь.
Сойдя на берег, сержант нежно поцеловал дочь. Как истый солдат, он чувствовал себя уверенней на твердой почве, чем на воде; взяв ружье, он объявил, что намерен побродить часок в лесу и поохотиться.
– Следопыт останется с тобой, дочка, и, не сомневаюсь, он расскажет тебе много занятного о нравах нашего дикого края или же о своих стычках с мингами. Проводник улыбнулся и пообещал оберегать Мэйбл; и вскоре сержант, взобравшись по крутому склону, скрылся в лесу. Следопыт с девушкой направились в другую сторону, и через несколько минут крутая тропинка привела их на небольшой скалистый мыс, откуда открывался широкий и своеобразный вид. Мэйбл присела на обломок скалы, чтобы отдышаться, а ее спутник, чье мускулистое тело, казалось, не испытывало никакой усталости от утомительного подъема, стал рядом с ней, опираясь с не лишенной изящества непринужденностью на свое длинное ружье. Некоторое время прошло в молчании, Мэйбл благоговейно созерцала расстилавшуюся перед ней панораму.
Место, где они остановились, возвышалось над далеко раскинувшимся озером, необозримая поверхность которого тянулась к северо-востоку; все оно сверкало под лучами послеполуденного солнца и еще хранило следы пронесшегося над ним недавнего шторма. Берега охватывали озеро гигантским полукругом, очертания их теряюсь вдали, к юго-востоку и северу. Вокруг, насколько можно было окинуть взглядом, не видно было ничего, кроме леса без конца и края, – ни малейшего признака цивилизации, ничего, что нарушало бы единообразие и грандиозное величие природы. Шторм занес куттер за линию укреплений, которыми французы стремились опоясать владения англичан в Северной Америке; следуя по водным путям, соединяющим Великие Озера, неприятен! расположил свои форты по берегам Ниагары. Между тем наши путники очутились на несколько миль к западу от этой знаменитой реки. Вдали, за полосой бурунов, на одном якоре покачивался "Резвый". Сверху он был похож на изящную, тщательно сделанную игрушку; казалось, ему скорей было место под стеклянным колпаком, нежели среди разбушевавшейся стихии, с которой ему так недавно пришлось бороться. Пирога лежала на узкой отмели, недосягаемой для волн, с шумом ударявшихся о берег, и выделялась на прибрежной гальке темным пятнышком.
– Как мы далеко здесь от человеческого жилья! – воскликнула Мэйбл, вдоволь налюбовавшись живописной панорамой, наиболее примечательные особенности которой запечатлелись в ее живом воображении. – Вот что значит очутиться на самой границе!
– А там, на побережье океана и вокруг больших городов, есть такая красота? – с нескрываемым любопытством спросил Следопыт.
– Пожалуй, что нет, – ответила Мэйбл. – Там все окружающее заставляет вас думать больше о людях и отвращает мысли от бога.
– Вот-вот. Мэйбл, и мне то же самое подсказывает сердце. Я всего только простой охотник, необразованный, неотесанный, я сам это знаю; но здесь, в моем доме, бог так же близок ко мне, как он близок к королю в его дворце.
– Я согласна с вами, – сказала Мэйбл, глядя на резкие, но благородные черты лица своего спутника, несколько удивленная горячностью его слов. – В таком уединении, я думаю, чувствуешь себя как-то ближе к богу, чем в городе, где тебя то и дело отвлекает городская суета.
– Вы будто прочитали мои мысли, Мэйбл, но высказали их так понятно и ясно, что мне после вас было бы совестно передавать их своими словами. Берега этого озера я исходил еще до начала войны, охотясь за пушным зверем, и здесь я уже побывал: правда, не на этом самом месте, а вон там, где, видите, над пихтами торчит расщепленный молнией дуб.